я жутко ржала...так мило....

ОЧЕНЬ большой недописанный фанфик. Однако это того стоит...
Почитайте.. безумно завораживает)

Глава 1 – От конца к началу отсчета. Первый том. Эпилог. Многоточие.

Wir sind fürs Leben nicht bereit,
Wir fliegen uns bis alle zeit.
Die Leben hat viele Dornen,
Sie startet Messer, Ansehen Person.
Wir schlagen die zeit mit Lebenszielen tot.
Niemals nicht rette dich und keine Gott.
Das ist doch so einfach
Von Schmerzen sprechen,
Das ist doch so einfach
Von Leben reden!
(Aus mir singe « Lebensgafht»)

POV Bill.
Кисточка легко порхала по моему лицу, направляемая умелыми руками стилиста. Я прикрыл глаза и слегка улыбнулся уголком рта. На самом деле мне сейчас безумно хотелось расхохотаться, но это могло повредить процессу нанесения ровного слоя пудры на мое лицо. Я продолжаю улыбаться – про себя, слегка, почти незаметна морща нос от щекочущей его крошки косметической пудры.
- Ну вот и все, - как-то безучастно, но довольно бодро замечает Наташа, моя стилистка.
Я распахиваю глаза и смотрю в зеркало, подсвеченное яркими лампочками, от которых уже так жарко, что охота скинуть тонкую футболку, которая того и гляди промокнет от пота. Отражение в зеркале идеальное, даже слишком. Я не могу оторвать взгляда от тонких черт своего лица, подчеркнутых профессионально нанесенным макияжем, вот только один глаз немного отличается по цвету от другого, отдавая каким-то малахитовый оттенком. Вот у Тома они одинаковые – в этом брат превзошел меня.
Легкая зависть.
Да, пожалуй.
Я оскалил зубы– недавний визит к стоматологу придал моей улыбке еще больше очарования. А глаза? Черт с ними – завтра же закажу линзы. Карие и… зеленые. Да, да, зеленые глаза будут великолепно контрастировать с моими волосами и цветом кожи. И все буду восхищаться: «Боже, он еще более неотразим, чем раньше!».
Более…
А такое вообще возможно?
А не купят мне линзы – закачу истерику, буду биться в припадках, но добьюсь своего. Конечно, не самый приятный способ, но зато самый действенный. Порой мне даже нравится, что все носятся со мной, как с малолетней капризной дочерью какого-нибудь премьер – министра.
Хотя, может, мне и не стоит менять цвет глаз. Ведь так даже экзотичнее и, что ли… натуральнее…
И вообще, чего это я так зацикливаюсь на своей внешности – нарцисс гребанный. Хотя, признаюсь, я себе нравлюсь. Может и чуть больше, чем позволено по общепринятым нормам. К черту нормы, к черту порядки – кажется, именно такой девиз пишут на огромных плакатах наши фанаты.
ЖАРКО!
Встаю и подхожу к небольшому холодильнику, мирно жужжащему у стены. «Собственность Tokio Hotel» - уже и не помню, кто написал эта маркером прямо на дверце. Открываю. Ну конечно, у задней стенки сиротливо стоит одна баночка с пепси, а к ней приклеена огромная бумажка, на которой наскоро, но вполне понятно нацарапано: «Билл, тронешь. Урою, блядь. Том». За водой придется тащится в студию на первый этаж, а мне не охота из-за этой жары даже языком ворочать, не то что куда-то там пилить.
Распахиваю окно, в надежде на прохладный ветерок. Куда уж там – становится еще жарче. Ветер противный, горячий невероятно сухой. Я со злостью захлопываю окно, так, что чуть стекло не вылетает к чертовой матери.
- Неудачный день, детка?! – в дверях щурится из-под своей ебанутой кепки Йост с бутылкой воды в руках.
ХОЛОДНОЙ воды! Я даже вижу, как от неё пар валит.
- Отвали, Йост! – я невольно впился глазами в бутылку.
- Ой, ой, ой. Опять ПМС? – я решительно направился к выходу, уже даже толкнул Девида плечом (нарочно посильнее, чтобы не нес всякую дурь).
- Куда-то собрались? – Йост перекрыл мне дорогу рукой.
- Я, что не имею права перемещаться по студии? - Девид смотрел на меня так, будто хотел трахнуть здесь и сейчас.
А может, и правда хотел…
И тут Йост сделал то, что я от него ни как не мог ожидать – прижал меня к косяку и вылил всю воду из бутылки прямо мне на голову.
- Блядь, ты совсем обалдел! – я аж подпрыгнул на месте, задрожав от ледяной воды, стекающей по моим идеально (впрочем, уже в прошлом) уложенным волосам, и по - партизанки забирающейся мне под футболку. А Йост смеялся – ему, видите ли, весело было. Я подлетел к зеркалу – ну конечно, тушь потекла, а тональник в одном месте смазался коричневым пятном.
Схватив огромную косметичку, я вывалил её содержимое на стол и стал лихорадочно рыться во множестве разноцветных тюбиков.
Руки дрожали, а к глазам подступали непрошенные слезы. Похоже, я и вправду стал несколько истеричным в последнее время.
- Ты и так весьма неплох, Билли, - Йост подошел вплотную ко мне и сжал своими грубыми руками мою шею. Я попытался рвануться вперед, но Девид резко крутанул меня – и мы оказались лицом друг к другу. Со стороны, наверное, смотрелось комично. Мужик «в возрасте» и худущий парень с пудрой в руках.
- Поговорим? Кажется, это так у нас теперь называется! – Йост усмехнулся, я тоже скривил губы в непроизвольной улыбке.
Это Том придумал. «Поговорим» - я тогда долго над ним угорал. А что? Универсально и просто. Невинное словно – невинное предложение, и совсем не детские последствия.
- Ага, - коротко отрезал я и, незаметно развинтив баночку с рассыпчатой пудрой, вытряхнул её содержимое прямо на Йоста. - Сука, - это все, что смог сказать Девид, громко кашляя в белом облаке пудры. Часть этой красноты осела и на мою мокрую футболку.
Нет, просто отлично. И в чем я теперь на улицу выйду? Я же в этой футболке сюда приехал, а вещи еще не подвезли. Придется сидеть и сушится около окна.
Йост тем временем вдоволь начихавшись, схватил меня за локоть и больно скрутил руки за спиной и, нагнув, плотно прижал к себе. Я бедром почувствовал, что у него стоит. Блядь, только этого не хватало. Сегодня определенно не мой день!
POV Jost.
Бля, Каулитц, ну что ты творишь с собой!? Наверное, это выражение лица приклеилось ко мне навечно. Да, я добрый дядя – продюсер, который всегда выручит Тома с сигаретами, вечно забывающего свои, одолжит Георгу шампунь и или зарядник к плееру, найдет Густаву телик с кабельными спортивными каналами, по которым теннисистки орут так, будто кончают по сто раз за игру. И, наконец, терпит ежедневные капризы своей «младшенькой доченьки». Вот с ней-то и возникли проблемы. Наша Дива в последнее совсем с катушек слетела. Чего стоит только его «новая», еще более блядская прическа и все эти томные взгляды на разжиревшего Шеффера. Убейте меня, никак не могу понять, но на кой черт он ему сдался.
Глаза дерет от пудры, а в рот словно песка насыпали, а детка, между прочим, эту гадость каждый день на лицо намазывает. По-моему проще ему силиконовую маску сделать сразу со всеми делами – тональник, ресницы трехметровые, гламурненький розовый блеск из нового каталога Mary Key.
Детка как-то страдальчески смотрит на свою мокрую футболку, а потом на окно. Он, что выброситься из-за неё решил? Ловлю подходящий момент и скручиваю его тонкие руки за спиной, а у самого уже стоит. Блядь, заметит же…
Наплевать. Теперь уже поздно прятаться…
Билл охает и пытается ударить меня острым когтем – промахивается. Я лишь еще сильнее прижимаю его к себе и утыкаюсь носом в его влажные от воды волосы. Пахнет орхидеями от воска и солоноватым запахом пота. Причем, я не могу понять, что для меня приятнее.
И что это вообще за игры такие, Каулитц? Так настойчиво предлагать, а потом в последний момент «делать ручкой». Знаешь, ведь можно и не сдержаться под такой «пыткой», а потом будет больно тебе.
Тебе, а не мне…
Я на самом деле сущий эгоист. Даже тогда, когда я взялся за эту гребаную группу я думал: «Если публика клюнет на эту умильно – смазливую мордашку все ОК, а если нет – кину их куда подальше, обратно в гараж, без единого евро в кармане. Суд мы выиграем – как никак могучее и великое Universal!».
Но сейчас все по-другому, верно, детка. Они клюнули – толпы визжащих девочек – подростков, с надписями «Трахни меня» на плакатах.
«Играем в монополию с Густавом» - и не только с ним, а чаще шумными компаниями, и когда нечего поставить, ты ставишь себя. Выигравший распоряжается тобой, как своей собственностью, вещью, грязной подстилкой.
«Я два года ни с кем не целовался» - как умильно (всем срочно рыдать в большое шелковое одеяло). Вот только, ты же говорил о девушках. А о том, как тебя трахают парни ни слова. Мило, розово и пушисто.
«Мы с Томом лучшие друзья» - да, да и постоянно «разговариваем» по душам, когда заботливый папочка – продюсер снимает нам один номер в отеле.
Блевать тянет от твоей наигранности, детка.
Я хватаю его за горло и осторожно кончиком языка касаюсь уха, Билл шумно втягивает воздух и снова предпринимает тщательную попытку вырваться.
Не сейчас. Надо было раньше думать. Если у тебя вообще есть чем.
Я протискиваю руку между нашими телами и запускаю её под ремень его джинсов, сжимая упругую задницу. Билл затихает, мне даже кажется, что он не дышит.
Неужели так просто….
Так неинтересно…
- Пошел на хуй, Дейв, - Каулитц резко вырывает руку и достает из кармана какой-то продолговатый предмет.
Еле слышный щелчок, и я сгибаюсь пополам от резкой боли в боку.
Електорошокер – какого черта! Когда эта наша Дива обзавелась средствами самообороны.
Билл, злорадно хихикнув, хлопает меня по плечу и выбегает за дверь. А я как дурак остаюсь сидеть на полу, весь испачканный в пудре, будто у меня снегопад из перхоти начался.
ЖАРКО.
И какого хера я на него воду потратил?
Спускаюсь вниз, стуча рукой по периллам.
Все четверо уже в студии. Георг читает какой-то журнал с гоночными машинами. В детстве что ли не наигрался? Потому что на настоящих моя бабушка и то катается лучше. Том дреды заколол крабом – ну теперь точь в точь, как швабра. Шеффер, конечно, пялится в телик, нервно следя за бегающими по экрану футболистами и, что самое странное, Детка сидит рядом с ним и тоже смотрит, изображая на мордочке искренний интерес.
Какого черта?! – это единственное, что мне сейчас хочется сказать.
Надо бы репетировать, но на улице плюс сорок – и я не законченный садист, чтобы мучить детей в такую жару.
- Можете расходиться. Я даю вам выходной – купите себе мороженного, сходите в зоопарк, - я подцепляю одним пальцев шнур от телевизора и выдергиваю его из вилки.
Протестующий вопль Шеффера и хмыканье Детки.
- Спасибо, папочка, - Том пытается язвить, но от жары интонации его голоса получаются какими-то растянутыми, ленивыми, будто он зевнуть хочет.
- А давайте в кафе, - физиономия Билла сияет, как начищенный медный таз.
- Что? – вытянул обезьянью морду Георг.
- В кафе. Посидим, поболтаем. Мы же так давно в нетрадиционной обстановке не общались, - или у нашей Дивы произошло расплавление мозгов или его правда на гребаную благотворительность поперло.
- Отлично, пошли! Только такси закажем, - Том дергает брата за локоть и тащит к выходу.
Густав с Георгом как-то страдальчески переглянувшись, плетутся следом. Но по их физиономиям я вижу, что ни хуя они не хотят париться в кафе. Но желания нашей Маленькой Мисс – превыше всего.
Все четверо вываливаются из студии, я лишь успеваю заметить, как у Билла мокрая футболка к спине льнет, плотно облегая его тощие лопатки и выступающий хребет. Вот ведь жрет, как положено, а вид такой, что хоть в пособиях по лечению анарексии выставляй, как представителя последней стадии этой болезни моделей.
В надежде хоть немного освежится, я вытаскиваю из кармана пачку сигарет и выхожу на улицу.
Моя обожаемая четверка еще стоит у обочины – такси все нет, и Детка морщит припудренный носик, замечая меня. Я молча показываю ему фак и прикуриваю. Блядь, от едкого дыма сигарет становится еще жарче – теперь уже внутри. Кажется, даже воздух плавится – я со злостью кидаю окурок на асфальт.
- Ну сколько можно, а вон на той стороне дороги вроде стоит, - доносится до меня подрагивающий голос Билла. Я подкидываю откуда-то взявшуюся монетку и направляюсь обратно к дверям.
Внезапный, резкий звук тормозов и пронзительный гудок машины заставляет меня обернуться.
Блядь, у меня чуть ноги не подкосились.
Здоровенный джип с затонированными стеклами боком стоит на дороге а, прямо под огромными колесами лежит Билл, как-то слишком неправильно изогнувшись.
Секунда.
И около него уже на коленях стоит Том, пытаясь приподнять брата.
- Не трогай его!- черт, черт, черт, я тыкаю номер скорой помощи на панели телефона, а руки трясутся так, что я чуть не выронил трубку из рук.
Коротко объяснившись с врачом, я бегу к Биллу.
Приедут через три минуты….
А что, если у нас их не будет?!
Том ревет. Блядь, ревет по - настоящему, сжимая хрупкое тело брат на своих коленях – оба перепачканы в крови. У Билла изо рта кровавые пузырьки медленно вытекают, извилистой дорожкой ускользая за воротник футболки. Из машины выскакивает водитель и начинает что-то объяснять мне сбившимся голосом. Но я не слышу его, лишь смотрю на Билла. Он дышит, слава богу, дышит, но как-то рвано и… жутко. Глаз закрыты, нет, даже зажмурены – мокрее ресницы подрагивают. Как от боли. Черт, ему должно быть сейчас адски больно!
- Он ведь не умрет? – младший Каулитц поднимает на меня мокрые от слез глаза. У него голос дрожит, и зуб на зуб от страха не попадает.
- Нет, конечно, нет! – как мне самому хочется верить в это.
Я тоже опускаюсь на колени и дотрагиваюсь рукой до лба Билла.
Мокрый и горячий.
Лишь бы не холодный.
Где-то в конце улицы уже слышится сирена скорой помощи.
- Все хорошо, уже сейчас. Потерпи немного, - я поглаживаю его влажные волосы и мой пальцы становятся липкими от крови.
Если все оборвется вот так, я себе не прощу этого.
И плевать, что я ни в чем не виноват, ведь я только сейчас осознаю, что Билл является для меня самым близким и родным человеком.
Глава 2. Нулевое исчисление. Том второй. Пролог. Чистый лист. Пробел.

Gott habe weder Tinte noch Paper –
Lassen sie eine Seite leer.
Wie viel Seiten hat Ihr Leben?
Sechs, fünf, vier - alles ist zu ende!
Das ist doch so einfach
Von Schmerzen schreibe,
Das ist doch so einfach
Von Leben schreibe!
(Aus mir singe « Lebensgafht»)

POV Jost.
Я должно быть задремал, потому что совершенно ничего не соображал, когда меня начал кто-то расталкивать. Приоткрыв один глаз, я увидел расплывающуюся рожу Тома.
- Девид, Девид, он там уже… шесть часов, - должно быть Каулитц действительно в шоке, раз называет меня по имени. Обычно он был лидером в придумывании мне различных кличек и прозвищ, я уже потом на это просто внимания обращать перестал.
- Значит так надо. Врачи же делают все…, - я замолчал, Том опустился передо мной на колени и уткнулся любом в мои ноги. И где же эта чертова Симона. Почему я должен выполнять роль отца, утешая её ребенка. Хотя, признаться, мне самому сейчас было так хреново, что хотелось удавится. Ощущение какой-то гнетущей безысходности не давало даже спокойно дышать.
Внезапно дверь операционной распахнулась и в коридор вышел замученный седоволосый врач. Я вскочил на ноги, ударив Тома по носу коленкой.
- Герр Йост, мы сделали все, что могли но… - врач стянул маску.
- Он умер? – я сам испугался этих слов, Том за моей спиной как-то жалобно заскулил, будто щенок.
- Нет. Но его состояние крайне тяжелое. Разрыв печени, внутренне кровотечение и самое главное сильнейшая травма головного мозга. Последствия которой могут быть самыми непредсказуемыми, - я почувствовал, как задрожали колени.
- Главное он жив, - еле слышно выдавил я, опустившись на стул, и закрыл лицо руками. Кто бы мог подумать, что все обернется вот так. Теперь о группе можно будут забыть, по крайней мере, на год, пока Каулитц проходит реабилитационный курс. Да какого хера я вообще думаю о группе, чертово эгоист!
Том рыдал, сидя прямо на бетонном полу.
Двери операционной снова открылись и четверо санитаров вывезли Билла на огромной железной каталке. Длинный и до невероятности худой, прикрытый одной простыней, с перебинтованной головой и бледными, почти белыми губами.
Том затих и уставился на брата, как-то странно то приоткрывая, то закрывая рот, будто силился что-то сказать. Санитары прогрохотали мимо нас.
- Герр Йост, нам надо отойти, - я молча встал и поплелся за врачом.
Через пару минут мы уже стояли в подсобке. Мужчина нервно закурил и после нескольких затяжек начал говорить.
- Надеюсь, вы понимаете, что травма у мальчика более чем серьезная. И то, что он пока жив, еще не означает, что он выживет. Вообще чудо, что нам удалось остановить сильнейшее кровотечение. Я знаю, что вы продюсируете эту группу. Так вот, вам следует забыть о карьере этого мальчика. Последствия его травмы, как я уже говорил, могут быть самыми непредсказуемыми. Он может на всю жизнь остаться инвалидом, неспособным даже самостоятельно есть.
Я нервно сглотнул и тоже закурил, в надежде хоть немного успокоится. Но что бы сейчас успокоится, мне надо было выкурить по крайней мере несколько косяков.
- Мальчику нужен будет постоянный уход и внимание. У него есть брат – близнец. Думаю, будет лучше пока не разлучать их. Я знаю насколько болезненно переносят такие люди болезни друг-друга. Мы оформим Тому пропуск в реанимацию и первые дни он будет жить прямо там, в отдельной паллете. Но это касается только его. Ни мать Билла, ни кто-либо другой пока к нему допускаться не будут, - я кивал головой, как сломанная детская игрушка
- Мы постараемся сделать все от нас зависящее, но ни каких гарантий я вам дать пока не смогу, - врач вышел обратно в коридор, а я остался стоять в подсобке, нервно ковыряя ногтем стену.
В голову лезли разные мысли, одна страшнее другой. Представить, что Детка станет уродом, писающим под себя и умиротворенно пускающим слюни себе не подбородок я не мог.
Я вообще ничего не мог.
И это-то чувство беспомощности и давило на меня. Хотелось пойти и сделать что-нибудь такое, за что потом будет не стыдно. Затушив окурок, я решительно толкнул дверь.
Том уже о чем-то говорил с врачом, шмыгая распухшим носом и часто-часто моргая. Я хлопаю Каулитца по плечу.
- Счастливо оставаться. Присматривай за ним, -какими-то рублеными фразами бросаю я и иду по коридору к выходу.
А на улице опять невероятно жарко и… целая куча репортеров.
- Герр Йост, это правда, что Билл Каулитц мертв, - с ходу подлетает ко мне какая-то молодая девушка.
- Нет! Он жив! – отрезаю я и довольно грубо отпихиваю репортершу, нажимая на кнопку сигнализации в машине.
В салоне душно и воняет бензином. Никогда не думал, что буду так ненавидеть собственный Лексус. Детка всегда морщил нос от такого запаха и открывал окно пошире. И по закону великой подлости его всегда продувало, блядь. А я потом маялся с отменой концертов, интервью, оформлял братьям отпуска в Италию. Вообщем заботился о здоровье детей по - полной.
Хотя, ни хера я не заботился. Так только для видимости. Для каких-то собственных убеждений.
Выезжая на трассу, я с наслаждением жму на газ, ветер свистит в открытое окно и горячим потоком бьет по лицу. Еду просто так, в никуда, лишь изредка отвлекаясь на светофоры.
Наконец останавливаюсь около огромного гипермаркета. Это такие, в которых можно купить все, что угодно от зубочисток до бассейна.
Внутри прохладно. Спасибо человечеству за то, что оно изобрело кондиционеры. Бесцельно шатаюсь по небольшим бутикам, пока не натыкаюсь на огромный отдел ювелирных изделий. Меня как сороку на блестящее что ли тянет?! От всего этого дорогого блеска уже через пять минут начинает слепить глаза. Останавливаюсь около витрины с серебряными цепями. Именно цепями – на некоторые впору якорь привешивать. Но тут мой взгляд падает на одну весьма и весьма оригинальную вещицу. Довольно изящная крученая цепочка со змеей посередине. Она обвилась вокруг неё, посверкивая черными - каменными глазками. Такие очень любит Билл.
Зачем-то подхожу к продавцу-консультанту и прошу показать украшение поближе. Взвешиваю в руке – несмотря на свою массивность оно необычайно легкое и, что самое удивительное, оно начинает нравиться даже мне. Покупаю цепочку и как завороженный смотрю за тем, как её упаковывают. Прошу коробочку покрасивее.
Уже только когда я оказываюсь обратно на сидении машины и верчу в руках яркую, красную с черными разводами коробочку, понимаю все нелепость и бесполезность моей покупки. Хочется выкинуть её куда подальше, но вместо этого я бережно кладу её в сумку и еду на съемную квартиру.
Внутри как всегда по - холостяцки не прибрано. Расписываю ногами валяющиеся на полу банки из под пива и кидаю пакет с покупкой на незаправленную кровать.
Опускаюсь следом на мятую белую простынь и долго, мучительно смотрю в потолок. Затем поворачиваю голову, и натыкаюсь глазами на длинный черный волос, лежащий на подушке. Аккуратно беру его и верчу в руках, подношу к губам. Жесткий, как щетинка.
Безумно хочется спать.
Я сжимаю волос в руке, закрываю глаза и засыпаю.
Меня будит телефонный звонок. Вздрагиваю и резко сажусь на кровати.
- Алло, - на улице уже темно. Интересно сколько я проспал?
- Это Том. Девид, я видел его. Пока только через стекло, но видел. Ты не представляешь – он неживой, как кукла, и весь утыканный какими-то проводами и приборами. И сердце на экране пикает так неровно. Я даже в коридоре слышал. Девид, я боюсь…
Никогда не думал, что Том может быть настолько чувствительным и открытым. Обычно он прятал чувства за маской какого-то слишком поддельного и под час даже смешного лицемерия и хамства.
- Успокойся. Он ЖИВ. Врач сказал мне, что все в порядке, и Билл скоро пойдет на поправку, - это была первая ложь в моей жизни, которая далась мне так тяжело.
- Правда. Он так сказал? – голос Тома подрагивал и звучал как-то слишком высоко, непривычно.
- Да, - я взглянул на часы, пропикавшие час ночи, - Поспи немного. Если ты сам заболеешь, то Биллу от этого легче не будет. Он может прийти в себя в любую минуту, и ты будешь нужен ему!
Надо же, я еще умею мыслить здраво.
- Хорошо. Я завтра тебе еще позвоню. Извини, что разбудил, - я даже почувствовал, как Каулитц улыбнулся на том конце трубки.
- Ничего страшного. Конечно звони. Я буду ждать, - положил трубку и поднялся с постели.
Я спал не раздеваясь, в обуви, и поэтому все тело затекло.
Потянулся в карман за сигаретами – их там, конечно, не оказалось.
Черт. Черт. Черт.
Ловлю себя на том, что как ненормальный хожу туда – сюда по комнате.
Включаю радио – Spring nicht.
Раздраженно тыкаю на кнопку off.
Беру сотовый и набираю номер Алисы.
Длинные гудки. Блядь, если она не возьмет трубку, я расшибусь башкой об стенку к чертовой матери.
- Да, - сонный голос заставляет меня вздрогнуть.
- Алиса, приезжай ко мне, - и нажимаю на отбой, потому что знаю, что она начнет отпираться, искать сотни причин, чтобы не приехать. А так она обязательно появится у меня через пол часа. Ведь наверняка же смотрела новости.
Снова хожу по комнате изредка поднимая попадающийся на глаза мусор и швыряю его в переполненное ведро.
Ровно через тридцать одну минуту раздается звонок в дверь.
Тут же бегу открывать.
Алиса стоит на пороге немного запыхавшаяся в мятых джинсах, красные волосы торчат в разные стороны.
Как у Детки.
Почему я вообще встречаюсь с ней?
- Я знаю, что случилось. Жаль мальчика, надеюсь, с ним все будут в порядке, - почему-то в её словам искренности столько же, сколько в Дивиных интервью.
- Нет, не в порядке. У него сотрясение головного мозга, разрыв печени и еще…, - я замолкаю под смущенным взглядом Алисы. Умеет же, сука, смотреть, как нашкодивший щенок.
- Я тебе поесть принесла, у тебя же как всегда ничего нет, - Алиса по-хозяйски проходит на кухню, обводя недовольным взглядом «помойку» на столе.
- Спасибо, - иногда мне попросту не хватает какого-то женского, даже материнского внимания.
Мы вместе убираем кухню, изредка обмениваясь короткими репликами. Алиса улыбается, пыхтит из под длинной челки. И я начинаю думать, что если бы не моя ёбанная работа, то я бы вполне мог жениться на ней.
Алиса готовит какое-то замысловатое кушанье из овощей – она же вегетарианка и пытается приучить к этому и меня. Но я пока еще не готов превращаться в козу или… козла.
- Как это все произошло? - Алиса старательно тыкает вилкой в тарелке.
- Несчастный случай. Он выбежал на середину дороги. Я даже толком ничего не видел. Это я во всем виноват, нельзя было оставлять детей без присмотра…
- Девид, - я опустил голову.
- Девид, послушай, ты тут не виноват. Как говорится, соломки не подстелешь. Уж кому, что на роду написано, того уже не исправить. Оно уже не дети, а вполне взрослые люди и дорогу их переходить точно учили! – черт, но слова Алисы звучали настолько убедительно, что я даже начинал в них верить.
- Успокойся. Главное, не вини в этом себя, - Алиса сжала мою руку в своих, больно впиваясь в кожу острыми кольцами.
Мы болтали еще часов до пяти утра, а потом уставшие упали на кровать.
- Что это? – Алиса повертела в руках коробку с цепочкой.
- Подарок, - я улыбнулся.
- Мне? – чертовски хотелось сказать да.
- Нет, это Биллу. Я же не могу прийти к нему в больницу с пустыми руками, - невольно съежился, ожидая, что Алиса разозлится и начнет кричать на меня, качая права.
- Конечно. Ему наверняка должно понравится. Я тоже куплю ему букет цветов. Передашь? – я даже рот раскрыл от удивления и лишь кивнул головой.
- Ну вот и отлично, - Алиса провела пальцем по моей небритой щеке и нежно поцеловала, слегка закусив нижнюю губу.
Я обнял девушку и прижал её к себе.
Черт, с такой подругой я должен чувствовать себя самым счастливым человеком на свете.
На глаза попадается еще один черный волос.
Я смахиваю его и зарываюсь рукой в огненно-красных волосах Алисы.
От них пахнет лавандой и корицей.

Глава 5. Третья запись от начала отсчета. Том второй. Глава 3. Лист 5. пробел, кавычки – цинизм – болезнь подростков - восклицательный знак – кавычки, многоточие. Пробел. Enter.
Выходит Ангел мой в саду и садит розы,
У них огромные шипы, но как горит бутон.
Жестокий мой, наивный мой,
О, как крепка та нить, которой нас Господь связал с тобой.
Но однажды мне повстречался старик,
Он сказал, что дальше пути не будет.
Только ветра вой, только ворона крик,
Будут петь струной.
Вот я и свернул за высокий забор,
Вот был дураком, надо жить, как люди!
Пусть все то, чему верил я до сих пор,
Ходит стороной.
(с) Лора Провансаль.

POV Jost.
Том роняет трубку как раз в тот момент, когда я захожу в комнату.
Зрачки расширены, рука с неестественно согнутыми пальцами и оглушительные, громоподобные гудки в телефонной трубке.
- Что случилось? - ставлю на стол кружку с остывшим кофе.
Том смотрит сначала на меня, потом на потолок, затем на дверь.
- Что… - Каулитц срывается с места и, толкая меня, выбегает в коридор.
Я стою, наверное, секунду, отходя от шока, а потом устремляюсь вслед за Томом.
Вот концы его дредов мелькнули за поворотом лестничной площадки.
Надо догнать и узнать, что случилось, ведь Том просто так никогда не паникует, я знаю.
Мы одновременно хватаемся за ручку двери, ведущую на крышу, и я вижу сорванный замок. В голове начинает восстанавливаться логическая цепочка.
Каулитц распахивает дверь, и в лицо тут же ударяет холодный поток ветра.
Блядь, блядь, блядь.
Чувствовал! С утра чувствовал, что день закончится дерьмово, потому что в моей жизни просто не может быть удачных дней.
Билл сидит на широком выступе крыши, свесив одну ногу вниз.
- Какой тут этаж?
- Двадцатый, - шепотом отвечает Том.
Я что, это вслух произнес?
- Билл, - начинает Том.
- Убирайтесь, - Детка смотрит куда-то сквозь меня. - ВСЕ!
- Послушай, - я делаю шаг вперед – Билл на пару сантиметров пододвигается к краю.
- Я все сказал. - Каулитц вертит в руках сотовый, а потом бросает его вниз с крыши, следя за его полетом.
- Это неправда. Я соврал! Слышишь?! Соврал! – выкрикивает Том, но его голос приглушает вой ветра.
Нет, когда мне поручали этих детей, я никак не думал, что с ними будет столько хлопот. Теперь еще и суицид ко всему прочему примешался.
Неожиданно я ловлю себя на мысли, что хочу только одного – чтобы Билл наебнулся с этой гребанной крыши, а я потом полюбуюсь кровавым месивом на асфальте.
Абсурд!
Слишком сильно я привязался к этой группе. Слишком.

Я вспомнил об этом случае, пока торчал в очередной пробке, потому что какой-то кретин не смог разрулиться на своей огромной тачке.
Разумеется, Дива тогда не прыгнула. Куда уж ему. Слишком сильно он любит жизнь, а еще сильнее самого себя. Может поэтому у него и не было никогда серьезных отношений – зеркала по утрам хватало. Никогда не понимал, как можно быть до такой степени самовлюбленным!
Хотя, несколько лет назад, в молодости, я тоже с нескрываемым удовольствием любовался в зеркало на свой идеально (даже слишком) накаченный торс. Сколько я тогда времени убил на тренировки, сколько наглотался всяких химических белковых коктейлей, о которых до сих пор напоминает страшнейший гастрит.
А зачем?
Чтобы быть совершенством!
Какой бред! Правильно говорят, что в молодости мы все непролазные циники и карьеристы. Вперед, только вперед, лишь бы добиться своей цели. Неважно, какими путями. По чужим головам, горю, душам. Наживая кучу врагов, теряя друзей. Тебя будут пугать – вот когда тебе исполнится тридцать, а то и все сорок, ты пожалеешь о содеянном. Но я, как и все, впрочем, отвечал, что тридцать – это ведь так далеко – мне сейчас девятнадцать, и я живу секундой, потому что завтра – это все-таки завтра.
Какая это все чушь! Вот они тридцать. И я действительно жалею. Только вот поздно – ошибок уже не исправить. Мы в молодости считаем, что все взрослые циники.
Тоже ложь.
Чем старше я становился, тем меньше я чувствовал в себе этого цинизма и подросткового максимализма, этого вечного, вселенского «Я».
С годами скорее прибавилось обыкновенного людского пофигизма, когда на некоторые вещи уже попросту наплевать, а все проблемы вдруг становятся разрешимыми, стоит лишь хорошенько подумать.
Машина передо мной тронулась, и я неспешно нажал на педаль газа.
Ах, да, думать и размышлять я тоже стал в последнее время чаще.
Видимо, появилось слишком много свободного времени.
Надо просто себя чем-то занять, тогда некогда будет страдать и жалеть себя, любимого.
Впрочем, первое не заставило себя ждать, как только я вошел в кабинет Хоффмана.
Этот престарелый урод сидел за огромным столом, чуть ли не с головой зарывшись в какие-то бумаги.
- А, явился, - даже голову не поднял.
- Да, - сажусь на стул и краем глаза замечаю целую кипу договоров с Tokio Hotel. Некоторые из них я даже не видел – один хлеще другого - грандиозные планы по высасыванию денежек из нашего золотого квартета.
- Что говорят врачи? - Хоффман наконец-то удосуживается поднять на меня свои желтоватые глаза.
- Ничего нового. Из словарного запаса у него пока только слово «нет», - я утыкаю взгляд куда-то в стену.
- Нет?! Если ты через полгода не заставишь его запеть любым возможным способом, можешь это гребанное «нет» рисовать у себя на лбу! – Хоффман показательно громко захлопнул папку.
- Я не волшебник, Питер. Почему вообще я должен этим заниматься?!
- Потому что ты, - Хоффман подошел ко мне и ткнул пальцем в воротник куртки, - да, именно, ты имеешь виды на Каулитца.
- Что? – как, должно быть, жалко сейчас прозвучало это слово.
- Вот только не строй из себя идиота! Своих сосунков ты можешь водить вокруг пальца, а вот со мной это уже не покатит. Кто у нас огребает денежки с этого проекта? – пауза, мне безумно хочется разнести к чертовой матери как минимум половину этой ебаной студии. - Правильно, молчишь! Вы с Дуней хорошо постарались над пиаром, я не спорю. Фанатская аудитория в восторге. Ты, как видно, тоже. Как последний конченый педик зажимаешь Каулитца чуть ли не под прицелом видеокамер.
И почему я молчу, черт побери?
Боюсь лишиться денег?
- Допрыгался! - продолжает явно вошедший во вкус Хоффман. - Обязательно надо было давать им самоволку. Ничего умнее придумать не мог. Да за деньги, которые тебе платят, ты должен задницу вылизывать этим Каулитцам и ходить за ними везде, как хвост. Хотя, думаю, первое ты уже успел выполнить…
- Я знал, по-твоему? - не это надо сейчас говорить, совсем не это.
- Должен был знать! Теперь по твоей милости мы провалим один из самых успешных наших проектов. Фанаты подождут полгода, самое большее - год, но никак не больше. Потом вылезет какая-нибудь очередная «звездная» четверка, и на нас всем будет насрать. «Ах, ну да, была такая группа, и был бедный мальчик, которому так не повезло». А про тебя никто не вспомнит! Пойдешь продюсировать всякие ансамбли народной самодеятельности или певичек с голосом, как слив у унитаза? А может, пойдешь на подтанцовку в боиз–бенд?! Хотя, нет, формы у тебя уже не те – не возьмут прыгать в желтых штанах! – Хоффман брызгал слюной мне на лицо.
Вот тут надо было вскочить и наорать на этого старого пердуна, а то и расквасить ему морду.
Так бы я и сделал. Если бы это случилось, по крайней мере, десять лет назад – «выплеснул» на него все, что я думаю, не заботясь о последствиях.
Но мне уже за тридцать, и я прекрасно понимаю, что без работы и денег ты в этом мире ничтожная, никому не нужная букашка.
Хорошо быть подростком. Не заботиться даже о следующей минуте, зная, что все можно поправить, ведь жизнь - она же длинная и даже, наверное, бесконечная в таком возрасте.
- Полгода, максимум восемь месяцев, - выдавил я.
- Что?
- Через восемь месяцев я верну тебе Билла Каулитца с новым супер популярным хитом, которому, рыдая, будет подпевать вся Германия, - я взял сумку и уже приготовился выйти.
- Семь месяцев, - Хоффман опять углубился в бумаги.
- Нарезку из старых неизданных материалов, студийные версии, - донеслось до меня его приглушенное бормотание.
Он же у нас гений – найдет выход.

Ночью шел дождь. Капли стучали об оконное стекло с какой-то закономерной последовательностью.
Действовали на нервы. Не давали уснуть.
Я так и промаялся до пяти часов утра, лежа на неразобранной постели.
В голову лезли всякие бредовые мысли.
Безумно хотелось спать и не хотелось в то же время.
Откуда Хоффман узнал? Неужели я, как обезумевший подросток, зашел настолько далеко, что всем стали ясны и очевидны мои намерения?
Намерения, которых я сам не понимал.
В пять часов усталость все же дала о себе знать. Но сон не дал долгожданного отдыха.
И уже в восемь утра я смотрел на свое опухшее лицо в круглое зеркало, висевшее над раковиной.
У меня семь месяцев. Семь гребаных месяцев.
Как в каком-то старом ужастике, только там, кажется, были дни.
Пять минут на то, чтобы поесть, десять, чтобы собраться.
У самой двери меня остановил телефонный звонок.
- Да, - уже почти раздраженно.
- Дэйв, ты еще дома? – голос нашей несравненной Дуни нельзя было спутать ни с одним другим, какой-то высокий и прокурено–хрипловатый одновременно.
- А где я должен, по-твоему, быть? – опять что-то не так. Ну конечно, как я мог рассчитывать на удачный день? Я же великий герр Йост. О какой удаче тут вообще может идти речь?
- Ты телевизор почаще включай, - я молча щелкаю пультом на первый попавшийся центральный канал.
Рыжеволосая телеведущая в ярко зеленом костюме (кажется, я где-то её уже видел раньше) стояла напротив здания торгового центра, располагающегося как раз напротив больницы, в которой лежал Билл.
Это мне уже не нравилось. Я прибавил громкости.
- Послушай, послушай, - ехидно заметила на том конце трубки Дуня и кашлянула.
- Хорошо, сейчас, - еще громче.
«Я нахожусь прямо напротив здания торгового центра «Kaufland», на крышу которого всего пару минут назад забралась молодая девушка по имени Дальяна Хенц. Пока непонятно, как ей удалось миновать охрану. Но факт остается фактом, девушка стоит на крыше десятиэтажного здания. На место происшествия уже приехала полиция и скорая помощь» - журналистка замолкла, прижав руку к уху, наверное, слушало что-то по наушнику.
«Да, это снова Линда Лоренц. Нам только что стало известно, что девушка выдвинула требования. Она хочет, цитирую: «Чтобы наконец-то стало известно, что случилось с её кумиром Биллом Каулитцем, который находиться в больнице. Она не прыгнет только в том случае, если Билл поговорит с ней по телефону и скажет, как он себя чувствует». Пока неизвестно, как представители Tokio Hotel выполнят просьбу Дальяны, ведь, как известно, Билл Каулитц находится при смерти. В любом случае не переключайте канал, и я, Линда Лоренц, буду держать вас в курсе событий!» - шикарная улыбка во все тридцать два отбеленных зуба, и я вырубаю телек к чертовой матери.
- Ну, как, понравилось? – ожила в трубке Дуня, и я услышал, как она, чиркнув, раскурила сигарету.
- Что будем делать?
- Я этот же вопрос хочу задать тебе!
- У нас уже были подобные случаи, но…
- Но в те «подобные случаи» мы всегда могли дать нашему Ангелу трубку, чтобы он поворковал с этими обезумевшими детьми, - закончила за меня Дуня.
- Ладно, поеду сам, попытаюсь прочистить мозги этой Дальяне.
- Отлично, я буду ждать тебя на месте, - я нажал отбой и чуть ли не бегом выскочил на улицу.
На лобовом стекле Лексуса были прикреплены какие-то бумажки. Я выбросил их, даже не посмотрев.
На удивление, до места я добрался без затруднения, объезжая центральные магистрали. Около «Kaufland» собралась огромная толпа зевак.
Стоило только выйти из машины, как мне под нос тут же толкнула микрофон та самая рыжая сучка – любительница покопаться в чужом грязном белье. Хотя, с одной стороны, это её работа. Ей тоже нужны деньги, как и мне.
- Герр Йост, мне хотелось бы узнать, как вы оцениваете данную ситуацию? - выпалила на одном дыхании репортерша.
- Герру Йосту сейчас совсем не до вас, милая, - я был рад Дуне как никогда.
- Пошли, - она толкнула меня в спину, больно оцарапав длиннющими ногтями.
- Нас пропустят на крышу? - спросил я уже в здании торгового центра.
- Конечно, дорогуша, пока ты там копался, я уже все устроила. Только нам попалась на редкость истеричная девица, она завопила, что хочет видеть или слышать только Ангела, - поначалу меня раздражало это идиотское прозвище, которым Дуня называла Детку, но потом я привык к нему.
- Как там вообще Ангел? - мы ехали в огромном металлическом лифте на десятый этаж.
- Уже лучше, если можно так сказать. У него полная потеря памяти. Можешь, кстати, зайти к нему, только цветы не приноси, а то он на них покушается, - я улыбнулся.
- Обязательно, как только уладим все тут, - Дуня подтянула подол пестрого платья.
Мне бы хоть частичку её самоуверенности и оптимизма.
Но нет, видимо, чего не дано, того не дано.
У входа на крышу до черта охраны и заплаканные родители несчастной.
- Пожалуйста, спасите нашу девочку, - хватает меня за рукав женщина лет сорока.
- Я сделаю все, что смогу, - в её глазах столько отчаяния, что я невольно начинаю чувствовать себя виноватым.
На крыше еще жарче, чем внизу. Я вставляю в ухо наушник, чтобы связаться с полицией в случае чего.
- Дальяна, - старюсь говорить спокойно.
Девушка, стоящая на самом крою карниза, обернулась. У неё неживое, какое-то совершенно бесчувственное лицо.
- Где Билл? – она говорит тихо, я различаю вопрос по губам.
- Он в больнице, ты же понимаешь, что он не может прийти.
- Почему? – нижняя губа девчонки подрагивает. Длинные пряди неровно стриженых волос лезут в глаза.
Прическа как у Детки.
Блядь, как я ненавижу всех этих гребаных поклонниц.
- Он сейчас не в состоянии говорить. Но я могу тебя заверить, что он вовсе не при смерти. Его жизни больше ничего не угрожает, - между мной и девушкой всего каких-то полметра.
- Нет! Я хочу слышать его голос! – упертая дура.
- Я уже сказал, что он не может сейчас разговаривать!
- Врете! Вы все врете! Я спрыгну, и моя смерть будет на вашей совести! – еще на десять сантиметров ближе.
Надо что-то сказать, чтобы отвлечь внимание этой сучки.
- Хорошо. Я сейчас наберу его номер, и ты поговоришь с ним, - я медленно вытаскиваю из кармана сотовый и набираю номер Дуни, а, может, и не её.
- Держи! – я протягиваю телефон девушке. Она тянет к нему свою тощую ручонку с черными острыми коготками.
Десять сантиметров, пять. И когда девушка почти соприкасается с моей рукой, что бы взять трубку, я резко хватаю ей второй рукой за локоть и дергаю на себя.
Не удержав равновесия, мы оба падаем на бетонный пол крыши.
Девица, поняв, что её грандиозный план провалился, начинает истошно вопить и брыкаться.
Я скручиваю её руки за спиной, и мне на помощь уже мчаться врачи.
Фанатка орет как помешанная, но ей вкатывают в вену какой-то транквилизатор, и она обмякает.
В холле десятого этажа я принимаю благодарность счастливых и измотанных родителей.
Черт, у меня все руки исполосованы, даже кровь кое-где виднеется.
- Держи, герой, - Дуня протягивает мне упаковку влажных салфеток, и я молча протираю руки.
Мне повезло. Опоздай я хоть на секунду, и…
Лучше об этом не думать.
В висках стучит кровь, а на зубах противно скрипит песок.
- А ты ловко, - я вижу своё отражение в огромных стеклах дуниных очков.
И стразы по краям. В виде звездочек. Прям фоторамка какая-то.
- Ну, теперь к Ангелу. А что ему купить? Я ж не могу просто так! – Дуня надувает губу.
- Ты забыла, мы находимся в торговом центре. Вот только что ему сейчас надо? Он же… ребенок, - я выкидываю перепачканную в крови салфетку в мусорное ведро.
- Игрушку. Мягкую, - Дуня подскакивает с места, оправляя до неприличия короткий подол. - И чем больше, тем лучше.
Мы как два придурка болтались около получаса по детскому отделу. Со стороны, наверное, походили на влюбленную парочку.
Дуня чуть ли не с головой зарылась в мягких игрушках.
- Смотри, то, что надо, - я безо всякого интереса смотрю на огромного черного пса.
- Да.
- Со стороны прям как настоящий, - да, признаться, игрушка и правда выглядит правдоподобно.
Блядь, всего месяц назад я и подумать о подобной глупости не мог. Нашей Диве скорее игрушку в секс–отделе надо было покупать. Вибратор, который поет «Schrei».
Дуня оплачивает покупку и с довольным видом волочет по полу здоровенную сумку.
Но до выхода мы просто так дойти не можем. Дуня застревает около отдела с воздушными шарами.
Через пять минут сумку с игрушкой венчает еще и шар с изображением Ангела.
Ну конечно, как же без этого.
Нас услужливо проводят через черный вход, который ведет через подземную парковку, соприкасающуюся с парковкой больницы.
По крайней мере, хоть репортеры по дороге не достают.
В больнице пустынно. Только устало щурит глаза дежурный на первом этаже, который, завидев нас, доброжелательно кивает головой.
В лифте прохладно и свежо. Надо же, я, похоже, комфортнее всего чувствую себя именно в них.
Стальные дверцы легко скользят в разные стороны, и перед моими глазами предстает весьма и весьма странная картина.
Метрах в двух от меня стоит Саки, придерживая Билла за подмышки своими огромными ручищами. Тот сосредоточенно смотрит под ноги и робко перебирает ими, делая неуклюжие шаги. Вокруг этой забавной парочки как собачонка прыгает Том.
- Про! – старший Каулитц улыбается. - Мы Билла ходить учим, у него получается.
- Угу, - пробурчал Пелка и поддернул сползшую Детку обратно в вертикальное положение.
- Ладно, пошли в номер. Дуня Биллу подарок принесла, - я махнул рукой. Саки подхватил Детку на руки. По сравнению с таким громилой он казался просто старой сломанной куклой.
Билл весело болтал ногами, сидя на кровати и щурился от яркого света лампы. Выглядел он как полный идиот. Спортивные штаны, мохнатые розовые тапочки, тупая однотонная серая футболка, а в довершении всего контрольным ударом добивала полосатая шляпка, которую Дива некогда носила «при жизни».
На юношеском лице глубоким шрамом пролегла какая-то кукольно–детская наивность.
- Ангел, ну как ты тут без меня? – Дуня присела на корточки и положила руку Детке на колено, посверкивая множеством золотистых браслетов.
Но Биллу, похоже, было чхать до какой-то там «чужой» тетки, все его внимания было приковано к переливающемуся всеми цветами радуги шарику.
Блядь, меня блевать тянет от всей этой напущенной нежности. Теперь Билл стал для меня чем-то наподобие бомбы с часовым механизмом – если вовремя не обезврежу, хана будет нам обоим.
Детка водил тонкими пальцами по поверхности шара так, как будто это было чужое живое тело, а не фольга.
Хотя, может, это у меня уже начинаются галлюцинации. Прошел то ведь уже почти месяц.
Весьма паршивый для меня месяц, надо заметить.
Они все носятся с Дивой, как с грудным ребенком, а мне за семь месяцев надо вырастить из него более–менее взрослого человека. Это же почти невозможно. Но выполнимо. Мешает только это ебанутое «почти», или, наоборот, дает надежду. Ложную, пожалуй.
Дуня продолжает что-то сюсюкать, щелкая Билла по носу. Тот улыбается, накручивает её белобрысые волосы на палец, шарик ему привязали к руке, и он блестящим уродцем колышется под самым потолком.
- Выйдите все на пару минут, - все, терпение кончилось, время тоже.
- Что? – вытягивает лицо Том. Гребанная машинка с вопросами – «что?», «почему?». Надо хотя бы иногда пускать в ход собственные мозги, дорогой.
- Я сказал, выйдите все. Мне нужно поговорить с Биллом. - Дуня покорно поднимается с кровати, но старший Каулитц, похоже, и не думает двигаться с места.
- Поговорить? – Том прожигает меня взглядом. Сам-то хоть, интересно, понял двусмысленность своего вопроса?
- Или ты сам отсюда уберешься, или я тебе помогу, - шепчу я на самое ухо Каулитцу и довольно грубо подталкиваю его к двери.
- Но….
- Не забывай, телефон все ещё у меня, - зачем-то наугад говорю я. Но эффект просто колоссальный, у Тома такое выражение лица, как будто из него только что вышибли весь воздух.
Значит, я тогда не ошибся в своих догадках.
Вот блядь!
Захлопнув дверь на щеколду, я поворачиваюсь к Детке, у того на лице легкое недоумение, но не более того.
К счастью. Для него.
- Так, кукла, теперь мы будем играть по–моему, - и плевать, что слишком грубо.
И плевать, что Том по другую сторону двери наверняка припал ухом к замочной скважине - трясется за любимого братика.
Я резко обрываю ленту от шарика, тот с глухим шуршащим звуком стукается о потолок. Детка протестующее машет рукой, пытаясь поймать его. Я хватаю Билла за запястье, потом за второе, и прижимаю его тонкие руки к одеялу.
Смотрю – глаза в глаза, чтобы не нарушить зрительного контакта. У Дивы сначала испуганный, растерянный взгляд, но когда он, видимо, понимает, что больно я ему не сделаю, расслабляется – смотрит внимательно, изучающее, напряженно.
И молчит. А ведь мог бы завопить.
Не завопил. Значит, не хочет.
Значит, что-то помнит. Вот только пока сам этого не понимает. И моя задача помочь ему, используя немного иные, совсем не медицинские методы.
Всю прошедшую ночь я напряженно думал, как же мне выкарабкаться из всего этого дерьма, минимально в нем запачкавшись. Выходов было много. Но один херовее другого. Тогда, как говорится, из двух зол надо выбирать меньшее.
Для себя, разумеется.
Ближе. Еще на пару сантиметров. Но пока не вплотную. Удачу, её главное не спугнуть раньше времени.
Сколько там до его приоткрытых губ? Десять сантиметров? Пять?
Я стараюсь не обращать внимания на тянущую тяжесть между ног. Сейчас главное хотя бы самому не сорваться.
Дива делает жалкую попытку высвободить руки, но я лишь сильнее прижимаю их к покрывалу.
- Что ж ты не вопишь, детка? – одной рукой хватаю его за острый подбородок, когда он пытается отвести взгляд.
Если бы я не знал диагноза, в котором меня уверили врачи, то вполне бы мог полагать, что передо мной сидит наша любимая капризная Дива, просто лишившая поиграть из вредности в молчанку.
Эти долбаные гляделки продолжаются, наверное, минут пять. У меня даже глаза начинаю болеть. Но тут важно не моргнуть.
Моргнул – значит проиграл.
Билл не выдерживает и прикрывает глаза бледными тонкими веками с сеткой голубоватых венок.
Все, пора.
Я отпускаю его руки и, подавшись вперед, резко кусаю его за губу. Отстраняюсь, но всего на пару сантиметров. Он дышит тяжело, и его горячее дыхание обжигает мне щеку.
Еще. На этот раз нежнее. Провести языком по гладким зубам. И снова назад. Руки у Детки безжизненными плетями так и лежат на одеяле – даже не подумал сопротивляться, шлюшка.
Даже в таком состоянии – шлюшка.
Третий раз. Запустив язык ему глубоко в рот, я с удивлением наблюдаю отсутствие пирсинга. Лишили сучку любимой игрушки.
Только недолго, потому что я уже сам начинаю чувствовать собственную эрекцию, которая мне сейчас совсем ни к чему.
Отстраняюсь, отпихивая Билла от себя. Он так и сидит, как ебанутая кукла, хоть бы пальцем для приличия пошевелил. Только глаза как-то подозрительно поблескивают. Реветь, что ли, собрался? А мне это, вообщем-то, сейчас не важно.
Важно то, что это дало результат.
Какой, я узнаю позже, но дало.
Я открываю дверь и, (о, блядь, как же я оказался прав) чуть не врезаю по башке Тому.
- Что ты там делал? – в глазах старшего Каулитца промелькивает былая ненависть ко мне. Что ж – добро пожаловать обратно в реальность серых будней. Шок от случившегося мы все пережили – теперь надо собирать из обломков нечто похожее на наш старый мир.
- Надо было смотреть лучше, - ловлю на себе опешивший взгляд Дуни. Она–то, дура, вообще не понимает, что здесь происходит.
Спускаюсь на лифте вниз, и у меня почти что хорошее настроение.
В кармане вибрирует телефон.
Я достаю его – Алиса.
- Да, дорогая, - у меня сейчас голос как у гребанного извращенца.
Хотя, таким я по сути дела и являюсь.
- Дэйв, я так соскучилась. Я приеду в субботу, а потом сразу с самолета к тебе, - у Алисы там уже, наверное, все свербит от радостного предвкушения.
- Я тоже. Поторопись. Мы через пять дней улетаем, - я надеваю солнечные очки на выходе.
- Куда? – голос у неё немного ошарашенный. Не ожидала, да?
- Куда-нибудь на море. Еще не знаю. Врачи сказали, что Биллу нужен именно такой отдых.Для того, чтобы восстановить силы.
- А я не могу поехать с вами? – дура, зачем ты мне там нужна?!
- Нет. Ты ведь понимаешь, что мне это тоже не в особую радость, я бы лучше провел это время с тобой. Но работа есть работа, и я обязан сопровождать своих подчиненных, - нихера я по сути дела не должен.
- Жаль. В любом случае скоро увидимся. Я тут купила тебе небольшой подарок, - думаешь заинтриговать меня, сучка?
- Отлично, я буду тебя ждать. В любом случае у нас с тобой еще останется как минимум два дня и две ночи, - да, и я затрахаю тебя до посинения – сама потом взвоешь.
- Удачи.
- Всего хорошего, дорогая, - я кладу нагревшейся на солнце телефон обратно в карман.
Да, шок мы пережили, теперь можно не ломать комедию. Мне всегда больше нравились экшены.
А еще больше порно–фильмы.
Глава 6. Четвертая запись от начала отсчета. Том второй. Глава 4. Лист 6 пробел, кавычки – случайностей не бывает - восклицательный знак, вопросительный знак – кавычки, точка. Пробел. Кавычки – Тогда что такое жизнь - вопросительный знак – кавычки, точка. Shift - Alt (De).
Отдельное спасибо группе Sunrise Avenue за композицию «It ain't the way».
Ребята, я склоняю перед вами голову, хоть и музыка у вас –мишень для гопоты.

Настенный электронный календарь тихо щелкнул, высветив надпись «суббота». Я только этого и ждал. Сам не знаю, почему.
Потому что эта гребаная суббота еще сильнее приблизит меня к тому дню, когда я смогу забрать Детку из больницы?
Потому что в эту чертову субботу ко мне приедет Алиса?
Первое, признаться, интересовало меня куда больше.
00.01. И какого черта мне опять не спится? За месяц я допрыгался до непроходящих синяков под красными, как у кролика, глазами.
Включил телек. Музыкальный канал с какими-то ретро-клипами последних четырех лет. И это они называют ретро? Но делать нечего – не овец же, в самом деле, считать?
Темная улица, дождь, прохожие под зонтами, собака, лающая в закрытом автомобиле, и парень с кучей воробьев под плащом.
Что за хуйня? Нет, конечно, песня была вроде ничего, но я её не отразил.
Положительный эффект дало лишь то, что под мерный звук маршеподобной музыки я задремал.
Меня разбудил телефонный звонок. На часах четыре утра.
Черт, ну кто в такую рань?
На мигающем экране телефона надпись «неопределенный номер», так, будто звонят с телефонного автомата. Может, ошиблись? Спросонья я еще плохо соображал, но гребаный телефон орал громче девиц в какой-нибудь порнухе.
Нет, ну явно кто-то очень настойчивый.
Ладно. Так уж и быть.
- Алло, - ну и голос, наверное, у меня – охрипший, я всегда тянул гласные со сна. Идиотская особенность организма.
Тишина.
Блядь, неужели это очередная ебнутая на всю голову поклонница?
- Алло, я вас слушаю, – четыре часа утра! Мне ведь теперь точно не заснуть с моими-то бесконечными бессонницами.
- Вас? – с какой-то издевкой, и голос странный, очень приглушенный. Куча помех.
- Что? – не понял я.
- Ты теперь на Вы меня называешь? Что ж, учту, - помехи стали еще сильнее, такое чувство, что говорили через платок.
- Кто вы… ты? - неужели мне страшно?
- Глупый вопрос.
- Да что здесь, черт побери, происходит?! Если вам что-то нужно, то говорите прямо! – нет, не страшно, я просто очень злюсь.
Злюсь за испорченную субботу.
- Мне? Ничего. Хотя, нет, мне нужно, чтобы ты не совершал больше ошибок. Старых ошибок, - короткие гудки – повесили трубку.
Я в ярости швырнул телефон на кровать и вскочил с постели.
Что за бред? Какие ошибки? Я даже не понял, кто со мной говорил, мужчина или женщина.
Радовало, по крайней мере, то, что это не маньяк, который требует выкуп за голову Детки или еще кого-нибудь.
Этот человек хочет что-то от меня. Вот только что?
Я распахнул окно. На улице было еще по-ночному прохладно и тихо, но небо уже светлело. Ясное небо, без туч.
Значит, опять будет жара.
Вот черт!
Остаток утра я провел за тупым перещелкиванием каналов, проверкой пустого электронного ящика и курением.
Сколько я высадил? Полпачки, не меньше, судя по тошнотворно–горькому привкусу во рту.
Пепельница дымилась кучей окурков, и я скинул их в унитаз. Но они, суки, ведь никогда не смываются с первого раза. Всплывали вверх белыми кружочками, ровно пятнадцать штук, словно еще раз напоминая о том, какой вред я нанес своим легким.
Последний окурок бесследно канул в пучину канализации только после седьмого слива.
Вот бы все проблемы можно было тоже вот так вот просто «смыть в унитаз».
Возвращаюсь на кухню и завариваю себе черного кофе. На вкус полное дерьмо. Голодный желудок тут же обжигает острой, щемящей болью. Но если я сейчас не проглочу эту парашу, то физически не доживу даже до четырех часов, просто упаду где-нибудь посреди улицы. И ведь ни одна собака не остановится. Чего это им, таким занятым и важным, с каким-то опойкой возиться?
На столе сероватым пятном бледнела газета за прошлую неделю. Я обычно не читаю их, хотя следовало бы это делать. Но сейчас у меня еще уйма времени.
Я развернул шуршащие листки, пробежавшись глазами по колонке с какой-то «желтой» брехней, пропустил программу и наткнулся взглядом на черную полосу некрологов. В первом писали о каком-то молодом семнадцатилетнем велосипедисте, попавшем под колеса грузовика. Результат – все тело переломано и изуродовано до неузнаваемости. Во втором, о пятнадцатилетнем мальчике, покончившим с собой из-за смерти отца–электрика, погибшего всего месяц назад от сильнейшего удара электричеством. На третьем тоже еще совсем молодой парнишка. Его лицо показалось мне подозрительно знакомым.
«Брит Ликтерманн, 1992 года рождения. Был жестоко убит. Тело юноши нашел в городском парке дворник. По предварительной медицинской экспертизе, Бриту Ликтерманну было нанесено более двадцати ножевых ранений, выколоты глаза…».
Дальше я читать не смог. Раймонд Ликтерманн, отец Брита, был одним из моих лучших друзей в молодости. Я был у него в последний раз лет десять назад. Я помнил Брита. Такой жизнерадостный кудрявый ребенок, который постоянно обо всем спрашивал. Любознательный.
Блядь, я даже не знаю нового телефона Раймонда, чтобы позвонить и выразить свои соболезнования. Он стал отцом так рано, что я тогда не понимал, как можно в его годы брать на себя такую ответственность.
Рано обрел – рано потерял.
Я не обрел. Оно и к лучшему. Нечего будет терять.
Звонок в дверь оторвал меня от размышлений.
Девять утра! Нет, сегодня точно день ранних визитов.
Шаркая по полу, я поплелся открывать.
Симона. Вот так сюрприз.
Женщина стояла, оперевшись о косяк и как-то странно дышала, словно после долгого бега.
- Лифт сломался, - ответила она на мой вопросительный взгляд.
- Он не сломался, просто кнопку заедает. Надо подняться на второй этаж и оттуда вызвать. Если бы вы известили меня о своем визите, я бы вас предупредил. Проходите, фрау Симона, - я прикрыл дверь за вошедшей. - Чем я обязан вашему визиту?
С самого первого дня ненавидел эту дрянь с её вечными заскоками по поводу её «ненаглядных мальчиков», которых я, видите ли, испортил, по её мнению. Не перевелись же еще на земле такие неблагодарные суки.
- Мне надо с вами очень серьезно поговорить. – Симона как-то брезгливо опустилась в кресло, мне даже показалось, что она нос сморщила.
- О чем? – а, может, дело в том, что я постоянно корчу из себя перед ней полного идиота?
- О моем сыне, Билле, если вы еще помните такого, – её издевательские интонации меня откровенно бесят – приперлась в чужой дом так рано и еще умудрятся качать права!
Повисла длинная пауза.
- Ну, - не выдержал я.
- Не нукайте! Это, между прочим, по вашему невниманию Билли попал под машину! – Симона сложила руки на груди и пристально уставилась на меня. Между ней и Деткой было немало сходств, особенно в характере.
- Не приписывайте мне случайностей. Хорошо, в следующий раз я вообще не буду давать им выходных! – я тоже не собирался сдаваться.
- В следующий раз?! Следующего раза не будет! Вы прекрасно знаете диагноз врачей – я не позволю мучить моего мальчика, он сейчас слишком слаб! – да, да, так я тебя и послушал, курица.
- Я знаю диагноз. А вы, надеюсь, знаете условия контракта с Universal? – лицо Симоны дрогнуло, а решительности в пылающем взгляде на порядок поубавилось.
- Молчите? Могу напомнить. У ваших сыновей контракт еще на три альбома. И пока они его не выполнят, мы не имеем право предоставлять им свободу. Или вы хотите судиться с звукозаписывающей компанией? Это можно легко устроить. Вот только вы, наверняка, проиграете. А сумма, которую вы должны будите выплатить, вам просто не по карману, - женщина потупила глаза. Это ведь всегда так неприятно, когда все козыри в руках противника, правда ведь, дорогуша?
- Я понимаю. Прекрасно понимаю. Но вы ведь тоже живой человек и должны проявить хоть каплю гуманности! – ко мне бы кто гуманность проявил.
- Я, так же как и вы, подчинен контракту и должен следовать его условиям.
- Но ведь Билл, мой мальчик. Он сейчас не может. Не сможет и через год. Его нельзя сейчас травмировать. Я хочу забрать его домой после больницы.
- Нет, - коротко отрезал я. - Герр Фогель сказал, что Биллу нужен отдых на каком-нибудь морском курорте с субтропическим климатом для скорейшего выздоровления. Я думаю, лучшим вариантом для этого будут Мальдивы. Ведь он уже был на них однажды. Вполне вероятно, что он что-нибудь вспомнит. - Мальдивы… да, будет, что повспоминать…
- Мальдивы? – словно вторила моим мыслям Симона. - Мне этот курорт не запомнился ничем кроме компрометирующих фотографий, которые разлетелись по всему интернету в течение нескольких дней!
- Не понимаю, - ага, теперь я уже откровенно строю из себя маразматика.
- Все вы понимаете, не маленький ребенок! Да, безусловно, известность нравится моим сыновьям. Но посмотрите, к чему она привела? Тома беспрестанно обвиняют в использовании наркотиков и в изнасиловании каких-то фанаток. Про Билла… - Симона закашлялась то ли случайно, то ли специально. - Про Билла вообще вы сами знаете, что говорят. Признаться, я и сама уже начинаю верить всем этим слухам. Но ведь для этого есть основания?
Я, было, открыл рот, чтобы возразить, но женщина заткнула меня жестом.
- Да, основания! Все эти взрослые мужчины, окружающие Билли, почему вы не следите за этим? Мне надоело, что моего мальчика все считают, - пауза, эта разговорчивая блядь явно стеснялась своего сыночка, - геем. Думаете, мне не хотелось хороших семейных отношений? Думаете, мне не хочется, чтобы мои близняшки нашли себе подходящих невест и создали собственные – крепкие и ПРИЛИЧНЫЕ - семьи? Нет, вместо этого я вижу Томми в роли непролазного бабника, который только и делает, что пользуется услугами группиз, а потом еще, не стесняясь, дает интервью в газеты? А в кого вы превратили Билла? Он больше походит на размалеванную девушку из борделя. Я ни за что не поверю, что он сам додумался до этого. А знаете, в каком я бешенстве была, когда прочитала те оправдания про Хеллоуин? Билла надо было вести к психологу, а вместо этого вы изматывали его каждодневными репетициями затертых песен, таскали по клубам, стриптиз–барам! – Симона явно выплеснула на меня всю с годами накопившуюся злость.
А не ты ли, сучка, своей пакостливой ручонкой ставила доверительную подпись на контракте?
- Надеюсь, вы закончили? – я старался говорить медленно, деловым тоном. И, тоже, не дав ей ответить, продолжил:
- А теперь послушайте меня, уважаемая фрау Симона. Все, что вы мне сейчас наговорили, это только ваше личное мнение. Тома я не трогал вообще. Если у него такие гены, то уж, извините, тут я исправить ничего не могу. А Билл? Вы где-нибудь читали, что он гей? Правильно, молчите. Он натурал, пока не доказано обратное, ведь так. Я могу сейчас найти опровергающий аргумент на любое ваше обвинение, но не думаю, что это понадобится. Ведь мы с вами взрослые люди, так давайте говорить, как взрослые люди. Я все прекрасно понимаю – у вас сильные материнские чувства. Но, простите, они не играют тут главной роли!
Симона молчала, комкая в руках какой-то яркий розовый пакет. Думала о чем-то. Неужели эта наседка на это способна?!
- Думаю, вам нечем возразить. Тогда сойдемся на том, что Билл едет на Мальдивы вместе с Томом, вами и мной. Я и так иду на уступки. Я сниму каждому по отдельному номеру, чтобы отдыху Билла ничего не могло помешать и, могу заверить вас, что на острове будут достаточно охраны, чтобы вы могли чувствовать себя в полнейшей безопасности.
Что ж, полагаю, один–ноль в мою пользу!
- Хорошо, но только я сначала посоветуюсь с доктором, и если он скажет…
- Давайте без вот этих ваших если. Билл едет на Мальдивы с вами или без! К тому же, я уже говорил, что беседовал с герром Фогелем, и он сам дал мне подобную рекомендацию. Но если вы настолько не доверяете мне, то можете удостовериться в этом лично.
- Я согласна. Но… - я вскинул брови, - если только после этого я смогу забрать сына на месяц домой, повидаться с родными.
- Две недели и точка, - теперь моя очередь диктовать условия и сроки.
- Хорошо. Надеюсь, мы поняли друг друга, герр Йост. - Симона поднялась с места и быстрым шагом направилась к двери. Я гордо двинулся за женщиной, наслаждаясь эйфорией своей пусть маленькой, но победы.
- Да. Нет проблем. До скорой встречи, удачного вам дня! – я натянул на лицо доброжелательную улыбочку.
- Вам того же, - я с облегчением закрыл двери и выдохнул.
Присутствие этой стервы всегда так напрягало меня, что я начинал заводиться буквально с полуслова.
Из прихожей я прямиком направился обратно на кухню, и хлебнул ледяной воды из-под крана.
Сколько раз я отрицал, что Билл – гей? Я уже сбился со счета. Но чем больше я это делал, тем больше окружающие меня люди убеждались в обратном.
Надо было только дождаться его совершеннолетия. А какое у нас сегодня число? Восемнадцатое августа – оповестил меня календарь. Значит, осталось всего-то две недели. Но самое смешное, что именно сейчас это не имело не малейшего значения. Теперь можно лепить из Дивы то, что мне только вздумается.
Захочу и получу стопроцентного натурала, воплотив мечту его мамаши в жизнь. Женю его на какой-нибудь смазливеньклой дуре для отвода глаз. Да хоть вон на той же Алисе!
Вот только я не хочу.
Tom’s POV.
Как это глупо, наверное. Все глупо. Все. Я молча сел на постели и устало взглянул на часы. Последние дня три я стал регулярно просыпаться в три часа ночи. Не раньше - не позже, как чертов механизм, который заклинило.
Я знал, что заснуть мне все равно не удастся, а лежать до утра, смотря в потолок, не лучшая перспектива. У меня уже и так вся спина затекла от жесткой больничной койки. Пару дней назад врачи предприняли попытку меня выселить отсюда, но я в буквальном смысле уперся руками и ногами. В общем, ни хера у них не вышло.
Я спустил ноги на пол и поднялся. Немного походил по комнате, чтобы размяться, и глотнул противной на вкус воды из кувшина.
Набросив на плечи толстовку, я выглянул в коридор. К счастью, никого. Сняв противно шаркающие тапочки, я в одних носках прокрался к палате брата. Прикрыв за собой дверь, я включил небольшой ночник и увидел, что Билл тоже не спит. Он, казалось, даже и не замечал моего присутствия, что-то старательно выводя на листке бумаги, закрепленном на больничном планшете, который обычно прикрепляют к постели.
Я молча подошел к брату и заглянул через его плечо. Среди неровно выведенных каракуль можно было отчетливо различить одну единственную строчку, которою он раз за разом выводил все отчетливее: «und alles was durch meine Adern fliet?». Раз пятнадцать. Я моргнул и снова открыл глаза, Билл дописал последнюю букву в самом углу листа и поднял на меня глаза. Грустные, уставшие. Я не видел в них того, старого Билла, которого знал до этого. Передо мной сидел какой-то совершенно чужой человек. Мне лишь сказали: «Том – это твой брат, тебе надо заботиться о нем и оберегать его, что бы не случилось». И я забочусь, черт побери!
- Билл, ты помнишь, откуда эта строчка? – я склоняюсь над ним и, перекидывая ногу через его худые коленки, сажусь сверху. «In die Nacht» - песня о нас с Биллом. Помниться Йост чуть не лопнул от злости, когда мы прямо объявили об этом общественности. Орал, даже ногами топал. Больше всех тогда досталось брату, Йост сгоряча ударил его. Несильно, просто отвесил оплеуху. Но сам факт удара поверг Билла, да и всю группу, в сильнейший шок. Помниться, мы даже рассматривали такую мысль, как уход от Йоста. Тот в свою очередь заявил: «Валяйте, щенки. Вы и месяца без моей помощи не протяните. Ведь я делал для вас все. Хорошо приезжать на все готовенькое?». Но Билл, как всегда, и тут проявил свой незаурядный эгоизм. Мы отказались от Йоста. Про ошибся – мы не протянули без него и недели.
Пять дней. А потом Билл был в истерике и сам прибежал к нему просить прощения. Я даже догадываюсь, как он это делал. Да, поначалу мне было противно, что Билл спит с мужиками. Да что там с мужиками! С Густавом, с Йостом. Признаться, даже Саки стал вызывать у меня в последнее время подозрения. Но он скорее был лишь платонически влюблен в Билла, позволяя себе лишь легонько дотрагиваться до его талии, когда вел своего патрона через ревущую толпу фанаток.
Потом мне это надоело, а еще позже мне стало просто плевать. Я понял, что в жизни проще всего быть пофигистом, не запариваться по каждому поводу. Пусть это немного наигранно и лицемерно со стороны, но, главное, что мне хорошо и уютно.
Брат лишь продолжал смотреть на меня. Как кукла. Я был готов отдать все, чтобы узнать, где находиться кнопка, с помощью которой его можно включить. Он не понимал, что я говорю, но писал строчки из песен. Он не узнавал меня по утрам, но шептал имя Густава во сне. Он…
Страшно, но иногда мне просто хотелось ударить Билла. Ударить сильно, грубо, чтобы остались синяки на скуле. Меня пугали такие желания, ведь он был моим братом, самым близким человеком на этой планете. Когда-то давно, когда нам было всего несколько дней в животе мамы, мы были единым целым в одной яйцеклетке. Но потом каким-то злым роком нас разделили. И мы не можем воссоединиться до сих пор.
Я лишь вздыхаю, отбрасывая ненужные мысли, и пристраиваюсь рядом с братом.
- Билл, не будь эгоистом. Одеяло же большое, - пихаю брата в бок и тяну на себя край одеяла.
Билл пару секунд медлит, а потом пододвигается и выпускает складку одеяла из сжатых колен. Укрываюсь и чувствую, как брат мелко-мелко дрожит. С чего бы это? В палате-то вроде совсем не холодно.
- Замерз? – сильнее прижимаюсь к нему и накидываю одеяло на оголившуюся ляжку. Билл обхватывает себя руками и подтягивает коленки к груди. Я чувствую, как он холодными ногами по моему бедру елозит.
- Да подожди ты, не жмись. Сейчас согреемся.
Проходит, наверное, минут пять, прежде чем Билл успокаивается, расслабляясь под одеялом, но все равно держится от меня на расстоянии. А в детстве мы постоянно сбегали в комнаты друг другу на ночь, потому что, как все обычные дети, боялись монстров под кроватью, в шкафу и еще Бог знает, где там они обитают. Такими, заснувшими в объятиях друг друга, нас часто заставала мама по утрам. Ругалась даже иногда, когда мы постарше стали, говорила, что взрослые мальчики не должны спать вместе, растаскивала по разным комнатам. Мы с братом искреннее не понимали, в чем дело. Только позже, лет в тринадцать, я впервые услышал про инцест и был шокирован. Неужели мама, наша мама, которая всегда понимала и помогала во всем, могла заподозрить нас в подобном?
Я глажу Билла по щеке, пальцы приятно холодит его бархатистая кожа. За месяц с лишним, проведенный в больнице, волосы брата немного отросли и теперь торчали во все стороны темно – русыми прядями. Цвет почти такой же, как у меня. Сейчас, наверное, мы были особо похожи внешне. Хотя у Билла черты лица были намного мягче, точенее, чем у меня. Это делало нас разными для постороннего взгляда.
- Ты ведь помнишь что-то… Правда? – спрашиваю я, когда Билл, нахмурившись, убирает мою руку.
- Утром… Закат, - шепчет брат и утыкается мне носом в дреды.
Что это значит? Возможно, просто какие-то разрозненные слова, услышанные Биллом. Он в последние дни активно повторял за всеми.
- Утром… скажи мне, что утром вернется наша старая жизнь, - обнимаю брата за острое плечо и прижимаю к себе.
- Просто не получиться. Закрой окно. Есть другое, - горячий шепот на самое ухо.
- Я лучше выброшусь в это окно. Выбросился бы, если бы не ты! Ведь ты никогда не понимал, что ради тебя пойду на все, чтобы там между нами не происходило, и что бы я не говорил, - ровное дыхание.
Ну не мог он так быстро уснуть. Притворяется? Но зачем? Билл стал еще большей загадкой, чем раньше. Только вот теперь страшно то, что ответ постоянно меняется, стоит мне только приблизиться к разгадке.
Сука, от этого становиться обидно. До слез даже. Но слабым быть не хочется, даже перед самим собой. Это только идиоты рыдают, уткнувшись в коленки и нацепив на себя наушники, в которых орет какая-нибудь особо жалостливая песенка. А я ведь сильный. По крайней мере, создаю подобное впечатление. А это и является самым главным. Люди ведь пока не научились читать мысли, и хуй знает, что там у тебя в голове.
Я только сейчас понимаю, чего мне не хватает, по чему я скучаю. Тиканья часов над головой. Как дома, у меня в комнате. Старые часы, у которых стрелки и цифры в темноте светятся. Проклятый механизм мало того, что протяжно звенел каждый час, так еще и тикал так, что уши болели. Но я привык к ним, почти не замечая. Зато все девушки, ночевавшие в моей комнате, все время жаловались на эти часы, да и Билл недолюбливал их, капризно ссылаясь на постоянную мигрень.
- Спокойной ночи, - шепчу я, прижимаясь к Биллу вплотную, и закрываю глаза.
Есть только ты и я. Нам не нужен кто-то другой. Хотя, может быть, есть только я. А тебя вообще не существует. Ты просто сон. Долгий. Жуткий. Опасный. Но невероятно красивый.
POV Jost.
Вернувшись обратно в комнату, я открыл окно, чтоб хоть немного проветрить, потому что духотища была такая, что я уже весь вспотел. Сделав пару глотков сухого, горячего воздуха, я отвернулся от окна и сразу же заметил яркий пакет, лежащий на кресле. Видимо эта сучка Симона забыла.
Но догонять её не было не малейшего смысла, эта курица наверняка уже утопала куда-нибудь на противоположный конец города. Поэтому, абсолютно без малейшего зазрения совести, я вытряхнул содержимое пакета прямо на пол. Там лежала всего одна толстенная тетрадь в потрепанной обложке. Усевшись прямо на ковер, я сначала пролистал её секунд за тридцать – ничего особенного, куча страниц исписанных неровным, угловатым подчерком.
Стоп. Подчерк. До боли знакомый. Я открыл тетрадь где-то ближе к концу и начал читать наугад.
«Это невероятно красиво – жить на тридцатом этаже. Жаль, что у нас таких зданий пока очень мало. Сколько сейчас подо мной метров?! Достаточно, чтобы голова закружилась, когда смотришь вниз. У меня даже глаза слезиться начинают от такого сильного ветра, и волосы постоянно липнут к губам. Зато здесь видно хотя бы что-то отдаленно напоминающее то, что обычно называют небом. Миллионы красивых, по мнению многих людей, неоновых огней и фонарей убивают небо, они заглушают его. Если поднять голову, стоя на земле, то не увидишь ничего кроме синеватой поверхности, залитой мутными желтоватыми разводами.
А отсюда видно звезды, пусть не совсем четко, но видно. Том вчера сказал, что все это пустая затея. Он не кричал на меня, впервые за последние месяцы, но его интонации были такими, что я готов был на стенку лезть.
Я напился тогда, опустошил, наверное, почти весь мини–бар. С утра жутко болела голова и воняло перегаром, но ночью мне пришла одна очень неплохая мысль. Точнее, мечта. Как было бы хорошо потерять память. Раз и навсегда. Чтобы все, что со мной было, начисто стерлось, навсегда ушло из моей жизни.
Начать жить заново. С чистого листа. Исправить все ошибки.
Но я, к сожалению, не в фантастических фильмах, и машину времени еще не изобрели. А потерять память я просто так не смогу. Разве что долбиться головой об стенку до потери пульса. Но тогда я умру.
Или спрыгну. Не вверх, а вниз. И в этом нет смысла. Это только ведь в искусно обработанных Йостом песнях все так красиво и романтично, что поневоле тянет на край карниза. Но в жизни все далеко не так, как может показаться в глупых мечтах, на которые порой даже не остается времени.
Счастье?! Да, наверное, если вогнать в вену иглу с героином. Кратно. Ясно и не надо объяснять. Все проблемы потом. Уколоться счастьем. Пусть больно и на время, но потом можно будет радостно перемалывать этот эпизод в голове миллионы раз, наслаждаясь прожитыми секундами. Воспоминания – это то, чем мы живем. То, что толкает нас к жизни. А чистый лист – это чистый лист, и за тебя на нем никто писать не будет.
Пробел, буква и снова пробел – все это складывается в какие-то пустые строки до которых никому нет дела. Нас выкинули из Эшелона на обочины, а сам он унесся вдаль, гремя колесами. Нам лишь остается бежать вслед за ним и что-то беззвучно кричать вслед. СТОЙ! Но он не остановиться. Никогда. Как и время. Рожденные не в свое время, мы уже никогда не наверстаем упущенного.
Что тогда остается?
Вернуться к тому, с чего начал, и пережить всю боль заново».
Да, очень интересно. Но не менее интересно мне то, почему Симона оставила мне эту занятную книжицу для чтения в бессонные ночки? Забыла? Нет, исключено, эта щепетильная сучка никогда ничего не забывает. Значит, остается только одно – она оставила дневник намеренно. Вот только зачем? Видимо, я должен прочитать здесь что-то такое, что может переубедить меня раз и навсегда.
Нет уж, не на того напали. Устроившись поудобнее, я открыл дневник на трех страницах до конца и отыскал глазами дату.
8 июля. За неделю до аварии. Детка, к моему великому огорчению, вел дневник не постоянно, а раз в несколько дней.
«У меня жутко болит рука. Хорошо еще, что огромный синяк и ссадины на косточках можно прикрыть перчаткой. Но на улице так жарко, что под всей этой кожаной херней у меня пот ручьями течет. А все началось позавчера, когда я, набравшись наглости и прибавив к ней пару стаканов джина, вломился в комнату к Густаву. Он не спал, а просто лежал на кровати и что-то сосредоточенно рассматривал на потолке. Я нарочно громко хлопнул дверью.
- А, ты, - черт, Гус, да ты хоть посмотри на меня. Неужели я не достоин твоего взгляда?
- Что-то мне не спится. А тебе? – глупые вопросы всегда выручали в таких случаях.
- И именно поэтому ты решил выпить? – игнорируя мой вопрос, Густав поднялся с кровати.
- Прости, - я опустил голову. Странно, но я всегда чувствовал перед Гусом какую-то вину. Даже не знаю, за что. Может из-за того, что он вечно оставался на втором плане в группе. Том ведь дружил с Георгом, я тоже был неразлучен с братом и постоянно зависал у него. А Густав вечно ходил один, как призрак. Мало говорил, предпочитая все свободное время проводить у телевизора за просмотром спортивных каналов. Хотя, кажется, мысли у него тогда были ну уж очень далеки от спорта.
- Я-то тебя прощу, но ты ведь себя губишь, не меня, - Гус протягивает мне стакан воды с какими-то шипящими таблетками на дне. Надо же, какая забота с его стороны.
- Вот только не надо проповедей, ладно? Мне мамы и Йоста хватает, - Густав опускается рядом со мной, наши коленки почти соприкасаются.
- Тогда зачем же ты еще сюда пришел?
Я отвечаю только взглядом, стараясь вложить в него все сущность причины. Даже идиот должен был бы понять. Но наш Густав, очевидно, исключение из всех существующих правил.
- Ты специально, да? Ведь не дурак же, - я вцепился Гусу в воротник рубашки.
Но дальше последовал только разговор о том, что я не должен вбивать себе в голову мысли о нетрадиционной ориентации, что на свете полно девушек, которые готовы отдать все, лишь бы оказаться со мной всего на пару секунд. Да чхать я хотел на всех этих девок, размалевывающих себе лица! Я тогда психанул и с размаху врезал кулаком по зеркалу гардероба. Оно не сломалось, но треснуло под моей рукой тонкой паутинкой. Боль была просто адская, к глазам слезы подступили. Я опустился на пол и завыл. По-натуральному. Завыл.
От безысходности. Гус присел рядом и постарался успокоить меня, но я лишь отбивался от него, пачкая в крови.
Нет. Нет. Нет. Я тогда только это и повторял. Густав, наконец, не выдержав, видимо, скрутил мои руки над головой и впился в мои губы поцелуем. Я сначала даже не сообразил, что все это происходит в реальности, лишь рот приоткрыл от неожиданности, впуская его язык внутрь, а потом с жадностью ответил на поцелуй. Хотелось обнять Густава за плечи, но он продолжал стискивать мои руки, и мне лишь оставалось сжать его коленками, чтоб хоть немного приблизить к себе.
Но это продолжалось недолго. Он отпихнул меня. А после ночи… его слова, эхом отозвавшиеся в моей голове, не утихали, даже когда хлопнула дверь в мой номер, и я сполз вниз по стене, не обращая никакого внимания на удивленного брата.
Убирайся, Билл. Я уже совершил ошибку. Ты… а это уже на твоей совести. Просто убирайся!».
Так значит с Шафером всего один раз? Фи… как неинтересно. На записи явно не он… Блядь, лучше бы им оказался Густав, всем бы проще было намного. А так хуй знает, с кем там наша Дива умудрилась трахнуться, и не выйдет ли потом это все боком. Да еще странная реакция Каулитца–старшего. Хотя я нисколько не удивлюсь, узнав, что эти двое трахались каждый вечер под моим носом. Инцест – игра для всей семьи. Вполне в духи ебнутых на всю голову Каулитцев.
Я уже приготовился читать эту трогательную мелодраму дальше, как раздался звонок в дверь. Ну что же такое сегодня? У меня прям день открытых дверей какой-то!
- Ой, извини, что так рано! Я билет на девять утра купила, и сразу с самолета к тебе! Я ведь так соскучилась, так соскучилась! – в меня сходу влепилась Алиса, обвив руками мою шею.
- Я тоже… соскучился. Ты же говорила, что к обеду приедешь!? – я чмокнул девушку в губы и, забрав у неё сумки, кинул их на диван, попутно запнув ногой дневник Билла под кресло, - У меня не прибрано, и…
Я затыкаюсь, потому что чувствую пристальный взгляд в спину. Поворачиваюсь. Алиса стоит, облокотившись об стол, и как-то странно улыбается.
- Малышка… - подхожу к ней и обнимаю, крепко прижав к себе. Тоже костлявая. Как Детка.
Потом мы целуемся. Долго. Алиса, видимо, недавно не меньше пачки конфет съела, потому что во рту приторно сладко и даже как-то вязко.
- Ты выглядишь отдохнувшим, - я смотрю в её странного цвета глаза и понимаю, что если не трахну её прямо сейчас, то мой член просто разорвется на части. Целую её тонкую шею. Ниже, к торчащим косточкам, от которых пахнет какими-то приятными неброскими духами.
- Подожди! - Алиса немного отстраняется и достает из кармана кофты какую-то маленькую коробочку, - Помнишь, я обещала привезти тебе подарок. Это перстень моего деда. Мы с мамой подумали, что тебе он очень пойдет. Здесь какой-то очень редкий топаз. Огранка на заказ, - я, как дурак, заворожено смотрю на поблескивающий перстень.
- Я не могу это взять! – ведь и, правда, не могу.
Так нагло пользоваться чужим доверием. А вот это уже в моем духе.
- Это не обсуждается. Я так решила, значит, кольцо будет у тебя, и не важно, что между нами произойдет за это время, - в глазах Алисы столько решительности, что я просто не могу ей ослушаться.
Буру кольцо из её рук и надеваю на безымянный палец правой руки. Сидит, как влитое. Как будто точно по моему размеру подгоняли. Алиса улыбается и прижимается губами к моей щеке. Они такие мягкие и нежные, что хочется целовать их вечно. Я подхватываю Алису на руки и тащу в спальню. Там постель не заправлена, и одеяло, скрученное жгутом, валяется на полу, но меня сейчас меньше всего беспокоит беспорядок.
К черту скользкую кофту на крючках. Кажется, я выдрал пару с корнем, потому что раздается противный скрип рвущейся ткани и какое-то стучание по полу. У меня мысли в голове путаются, будто я вылакал бутылки две виски. Этот запах, легкие, еле слышные стоны, когда я касаюсь губами нежно–розовых сосков.
Внезапно какой-то противные дребезжащий звук нарушает почти полнейшую тишину. Я даже не сразу врубаюсь, что это звонит телефон.
Проходит пять секунд, десять. ЧЕРТ!!!!!
- Возьми, вдруг это по работе, - Алиса накидывает на себя кофту, и я разочарованно выдыхаю.
Подбираю с пола рубашку и достаю оттуда дребезжащий сотовый. На экране вызов Тома. Блядь, и из-за этого щенка я прекратил заниматься сексом?
- Да! Что тебе нужно? Ты на часы смотрел!? Я, вообще-то, сплю еще! – у меня в раздраженном голосе все равно промелькивают растянутые нотки от возбуждения. Сзади раздается удивленное хмыканье Алисы.
- Ну уж извини. Просто у Билла истерика! Он постоянно повторяет твое имя, и не дается в руки санитарам. Думаю, было бы весьма не плохо, если ты приедешь и утихомиришь его!
Гудки. Этот сосунок трубку бросил. Откуда у него опять весь этот гонор повылезал, ведь был же таким примерным мальчиком?
- Что случилось? – Алиса щуриться от яркого солнца.
- У де… Билла истерика, мне надо срочно съездить в больницу ненадолго. Я вернусь через часик, тут недалеко. Ты пока позавтракай, - накидываю на себя рубашку и выбегаю в прихожую, схватив ключи от машины с тумбочки.
Чертова Детка! Хотя, с другой стороны, может, это начинают проявляться результаты моей, хм, терапии.
На улицах, разуметься, пробки, поэтому я решаю идти пешком – быстрее доберусь. Прохожих еще мало, потому что сегодня вроде как выходной. Вот только откуда тогда берется столько машин? Или все в раз решили, что им нужно выбраться в загородные семейные поездки?
У больницы я оказываюсь минут через двадцать, запыхавшийся и невероятно злой.
Двери лифта встречают меня весьма жизнерадостной табличкой «Извините, лифт сломан. Ремонтная бригада устранит неполадки через пару часов. Убедительно просим воспользоваться лестницей!».
Матерясь, поднимаюсь на четвертый этаж по скользким мраморным ступенькам, пару раз чуть не наебнувшись с них.
Еще у входа на этаж, до меня доносятся истошные деткины вопли. Сука, воет, как собака.
Забегаю в палату. Билл сидит, сжавшись на постели, выставив перед собой вилку. Том, прислонившись к стене, как-то зло смотрит на брата, а два санитара, пытаются прорваться к Каулитцу, минуя воинственные удары вилкой.
- Наконец-то, - недовольно выдыхает Том. Кидаю на него презрительный взгляд и подхожу к кровати.
Детка затихает, но своего «холодного оружия» все равно не отпускает.
- Успокоился? – наклоняюсь к нему, и Билл тут же хватается своими тощими пальцами за рукав моей рубашки, прижимаясь ко мне.
- Все будет хорошо. Я тебя заберу в понедельник, и мы поедем все вместе на море, - глажу свободной рукой Диву по голове и молча киваю санитарам.
- Нет! Нет! Нет! – надрывисто кричит Билл, когда один из них скручивает его руки и втыкает в вену укол с мутноватой жидкостью.
А потом Детка обмякает, его глаза закатываются, а губы слегка подрагивают.
Все, что я сейчас хочу – это поцеловать его и забрать из этой чертовой больницы.
- Надеюсь, справитесь теперь без меня? – разжимаю пальцы Билла и встаю, Том по-прежнему с ненавистью смотрит на меня.
- Да, конечно. Спасибо за оказанную вами помощь. Мы приносим свои извинения! – бросает мне на выходе один из санитаров.
- Ой, постой. Можно твой телефон, мне маме надо позвонить, а то мой что-то сдох! – останавливает меня Том уже около самой двери, в которую как раз в это время входит Саки, протискиваясь внутрь всей своей огромной тушей.
- А с больничного позвонить не судьба?
- Я только что узнавал, у них что-то со связью, - произносит громоподобным басом Саки.
У них в этой больнице хоть что-нибудь сегодня работает вообще?
- Ладно, бери. Но только один звонок! – я кидаю телефон Тому и опускаюсь на кресло, взяв в руки какие-то бумажки с каракулями Детки.
- Да, мам, привет. Ты сегодня приедешь? Я хочу до магазина сходить, у меня телефон сломался, надо новый купить, а то я позвонил Йосту и остался без связи! Хорошо, до скорого, - я пытаюсь разглядеть хоть что-то определенное в писанине Билла.
Том бросает телефон на сиденье рядом. Даже спасибо не сказал. Я в последний раз пробегаюсь глазами по листку и уже собираюсь забрать телефон и поскорее свалить обратно домой, как на сиденье со всей дури бухается Саки. Я слышу противный хруст надломившегося телефона.
- Урод! Вставай быстро! - Саки вскакивает с места, и я с обреченным видом поднимаю в воздух то, что осталось от раскладушки. Том не удосужился закрыть её и кинул прямо так, экраном вниз.
Ни о какой починке и речи идти не может…
- Ты что, ослеп?! Я вычту стоимость из твоей зарплаты, и забудь о премиальных, - хуй с деньгами, там же были записи!!!
И что-то мне подсказывает, что вся эта милая сценка со звонком матери была мастерски исполненным спектаклем. А я, как идиот, попался на удочку малолетки и тупоголового громилы.
Но сейчас что-то выяснять в общественном не было смысла, да и времени.
- Я с тобой еще разберусь, - бросаю я на прощание Тому, который смотрит на меня с явно довольной ухмылочкой.
Благодари Алису, сосунок!
На улице дождь. Блядь, да что за погода такая!? Меняется через каждый час, как мое чертово настроение.
Машинально время от времени отряхиваю с волос капли, и молча бреду по улице, низко опустив голову. Интересно, с чего это наша Дива так раскапризничалась? И во всем этом как будто виноват я, ведь мое имя повторяла эта малолетняя шлюха. Со сколькими он спал и со скольки? Если вспомнить все его позочки на фотосессиях, то там счет идет уже даже не на десятки. Вся группа, работающая с Tokio Hotel краснела, рассматривая потом фотокарточки, чтоб из сотней похабно–порнографических выбрать хоть что-нибудь более менее подходящее для массовой печати.
А сколько еще мужиков по всей великой сети интернет дрочат, смотря на Детку? Ой, тут уже мои математические способности, боюсь, бессильны. Действительно, Билл доводит до оргазма одним своим видом. Вот только ведет он себя при этом очень странно. Больше всего меня раздражают по сути своей беспочвенные обвинения Хоффмана. Ведь, страшно подумать, я так и не трахнул Детку. Эта сучка умудрилась отвертеться в последний момент, заперевшись в ванной. Билл просидел там до самого утра, видимо выжидая, когда у меня из башки вся дурь выветриться.
Я не заметил, как оказался перед дверью в квартиру. Не успел я вставить ключ в замок, как мне открыла Алиса. В моем халате, с взлохмаченными волосами. Голые коленки блестели, как будто их намазали кремом.
- Так ты еще лучше! Всегда так ходи при мне, - Алиса смеется, и я приподнимаю её и кружу в воздухе.
Может, так проще не думать о Билле. Хотя глупая замена мне не помогает, ведь я еле сдерживаюсь во время секса, чтоб не произнести его имени.
Когда мы умудряемся раздеться? Этот процесс всегда проходит как-то незаметно.
И вновь её худое тело под моими руками. Чем-то отдаленно напоминающее, но не такое жаркое, не такое утонченное, не такое желанное.
Кажется, что все вокруг срывается на стоны. Голова Алисы метается по подушке, лицо закрыто волосами, я откидываю их, чтоб видеть, как она сжимает губы от возбуждения, как крепко зажмуривает глаза.
Хочу.
Облегчение приходит лишь с оргазмом, когда мокрые от пота бедра сжимаются вокруг меня, а мышцы напряжены до предела, так, что даже на дрожь прошибает.
Я сразу же скатываюсь с Алисы, потому что знаю, что ей тяжело, но она никогда в этом не признается. Потому что любит.
Наверное…
- Почему?
Я поворачиваюсь к девушке лицом и вижу на её глазах слезы. Черт, что я сделал не так?
- Что такое, малыш? – может, подкупить её слюнявыми нежностями, которые так любят все женщины.
- Ты прекрасно понимаешь, про что я! Ты сейчас со мной, но послезавтра улетаешь с Биллом на море. Зачем? Ведь у него есть брат, мать. Есть другие продюсеры, в самом деле. Неужели ты не можешь заняться своей личной жизнью? – моя личная жизнь, детка, эта ебанная группа и ебаный Каулитц. Без них я никто – и даже ты вряд ли в этом случае останешься со мной.
- Мы уже все обсудили. Меня это самого раздражает. Пожалуйста, давай больше не будем говорить на эту тему. Ведь у нас всего два дня. Зачем тратить их на пустые разговоры и ссоры?
- Ты прав. Но… - Алиса внезапно замолкает, - Ладно. Давай проведем эти два дня, как будто они последние в нашей жизни?
- Конечно. Все для тебя. Куда ты хочешь сходить?
- На каток! – Алиса ехидно улыбается. Я бы не удивился, если бы она захотела посмотреть индийских слонов на родине.
- Летом?
- Вот именно! Там так прохладно. Только ты и я. Забудь ты хоть на сутки о своей работе, она никуда не убежит без тебя.
- Сегодня же арендую для нас целый каток, - нежно, почти любовно, целую Алису в губы и обтираю ей влажный живот кончиком простыни.
- Нет, не там, - закусила губу, сучка, и, схватив мою руку, ведет ей ниже.
Неужели одного раза не хватило?
Ну, я-то в любом случае не против.
Глупая замена. Пугающая разница. Мимолетные сходства. Как же остановить эту чертову карусель?!

это ещё не конец... просто продолжение пока не написано, как только появится - опубликую)